Утренние апрельские сумерки. Промозглый ветер бетонных подворотен и узких улиц. Намеки на уличное освещение вдалеке, у более широкого проспекта. Небо в своей бездонной серости светится заревом зарождающейся зари. Такие цвета были у обложек бульварного чтива в начале девяностых - блеклые, напоминающие о несбывшихся мечтах и полуоббморочных грезах. Из блуждания в лабиринте мыслей меня вывели вскрикивания и копошения в темной арке, мимо которой я как раз проходил. Очередной раз я себе сказал, что я не герой. Очередной, потому что каждую неделю слышу, как во дворах кого-то бьют. Иногда приезжают машины скорой, чаще милиция. Возможно, в этот раз я бы так же прошел мимо, задушив в себе дряхлую совесть. После рабочей смены усталость тела разлилась и по внутренним скатам черепа, но из арки донесся хриплый полустон-полувскрик:
- Помоги, твою мать, не дай сдохнуть…
"Это не твое дело. не твое дело. Ты не Рэмбо". И тут такое. Еще голос рассудка древней лягухи бубнил во мне, но усталость уже плавилась в злобу обезьяны. Попытка поскорее уйти была сразу же провалена. В голове осталась только одна мысль - уничтожить. За все прошлые зажмуренные глаза и зажатые уши, за всю отжатую мелочь, за все разбитые на дороге бутылки, за чертову усталость, в конце концов.
Потом глаза меня подвели. Не запомнил ровным счетом ничего: ни сколько их было, ни как выглядели. Лишь чужая боль, стук кости о кость и пьянящая ярость. Потом, когда адреналин повыветрился, а ноги стали слегка подкашиваться, я сел прямо на землю и разглядел на грязном бетоне бомжа. То, что это бомж, я понял потому, что не раз видел его спящим на лавочке и копающимся в баках. Он медленно лег на спину и протянул:
- Фууух… думал, сегодня помру. Не, еще поживем.
- Мог бы и спасибо сказать, - на волне опьянения от победы я желал славы и восхвалений.
- Ага, герой, блять. Если б я не крикнул, ты бы так и прошел мимо. Да и влез ты не меня спасать - а туда же, благодарности ждет. Молодежь…
Я чуть не подскочил от такой обиды. Этот чертов бомжара еще меня учить будет, урод! Но парой секунд спустя пришло зябкое и отрезвляющее осознание, что он прав. Я совсем не герой.
На вид ему было лет сорок, хотя с такой неопрятной щетиной и еле живым светом неба я и себе дал бы не меньше. Левый глаз его основательно заплыл, а из губ сочилась темная кровь. Мои собственные руки едва саднило, но наверняка сбиты костяшки.
- Ладно, неплохо бы отпраздновать победу на поле брани, - сказал бомж, и, кряхтя, поднялся. На нем были комуфляжные толстые штаны, туристические ботинки и отвисший шерстяной свитер. "Дороговато для заросшего бомжары" - сказал внутренний бесплатный аналитик. - Вставай, проклятьем заклейменный, пойдем вымывать адреналин из организма, а то еще натворишь чего.
Мне подобное обращение не понравилось, хоть я и не вспомнил, откуда эти… как их… парафразы, во. Но чувствовал себя я превосходно, усталость сняло как рукой и действительно хотелось сделать что-то этакое. Я быстро поднялся, весь готовность ответить этому неприятному типу, но бомж куда-то ушел.
- Хэй, чего стоишь! - его голос доносился из-за угла ларька.
Ларек вот-вот должен был открыться, но пока окошко было закрыто и лишь тускло светило невостребованными остатками былого сорокаваттного величия. Когда я подошел, мой "соратник" вытряхивал карманы, пересчитывая мятые бумажки и монеты в неверном свете. Недовольно поморщившись, он залез под свитер и извлек оттуда еще пару бумажек. Полная женщина с уже уставшим лицом открыла окошко ларька. Бомж еще раз шевеля губами посчитал что-то про себя и вытянув из ладони монетку, высыпал на прилавок ее содержимое:
- Как обычно и 2 пива, Люд.
- Я мог бы и сам заплатить, - более ворчливо, чем необходимо, сказал я.
- Ну, в какой-то мере и я виноват в твоих ранениях, - сарказм не сходил с его губ, но теперь не казался чем-то обидным.
На прилавок с звонким стуком стали две тощие бутылки дешевого пива и две пачки собачьих консервов.
- Не, мужик, я закусывать этим не буду, хоть ты и угощаешь, - попытался смягчить атмосферу я.
- А тебе никто и не предлагает. Веган, блин, - судя по его нахмурившемуся виду, моя попытка пошутить явно не удалась.
Но через пару минут мы уместились на перилах древнего остова скамейки под лет десять как потухшим фонарем с пивом в руках. Мне было некуда спешить, да и пиво приятно расслабило тело, поэтому я первым прервал тишину:
- Тебя как зовут?
- Степан Петрович, а ты?
- Макс, - вместо рукопожатий мы стукнулись бутылками и снова замолчали, любуясь голубеющим небом.
Поднялся ветер, но облаков не было, и солнце покрасило в ослепительно-розовый далекие высотки и еще более далекие трубы промышленного района.
- Петрович, ты вроде не выглядишь как бомжара и не воняешь, как так ты на лавках живешь?
- Пф, "не воняешь". Знаешь, кто считал мыло критерием цивилованности? Немецкие националисты! У них мыла вдоволь было. Из человеческого жира…
- Степан Петрович, ты чего, не перегибай, я ж о другом. Че ты кипятишься. Я хотел спросить, как ты дошел до такого.
- Хотел бы - спросил. Ходит он вокруг да около. Как-как… Каком к верху! Да только остался у меня в этом мире лишь пес Вилли, да и тот не ходит уже неделю, - на этом месте голос Петровича сорвался, но я сделал вид, что ничего не услышал.
- Так это для него консервы?
- Ага, для него. Балую. Да и сам… Немного. А теперь тихо! - он поднял заплывший глаз в небо.
Я тоже задрал голову - со стороны космодрома стартовала первая ракета. Она быстро поднималась, а ветер нещадно трепал ее белый след, так что получалась маленькая медуза в толще голубого неба.
- Тип двадцать три эл. Я ее спроектировал! - в голосе Петровила сквозила гордость. - Красиво-то как…
Я обернулся, лишь чтобы увидеть, как влажные глаза Петрович подставил ветру и допил остатки пива. Я тоже допил свое и, борясь с уже отяжелевшими веками, проводил взглядом еще две утренние ракеты и самолет. Усталость плавно накатила на меня, но в ее толще плавало полупрозрачным сгустком еще что-то. Я захотел создать нечто, если не такое же грандиозное, то хотя бы красивое. Сна в жизни останется еще меньше… Я повернулся к Петровичу, но его уже не было рядом. Ушел кормить Вилли, видимо. Поплотнее закутавшись в куртку, я поднялся навтречу ветру. Через 10 минут открывается кижный, а меня там уже лет семь дожидается аэродинамика для чайников…